- Я из России, - отвечаю, - а фамилия вообще-то из Германии. А что?
- Я тоже из Германии. Родилась в 42 году. Я одна из самых молодых выживших в Катастрофе. Хочешь, расскажу?
- Конечно, - отвечаю, - расскажи.
Ее зовут Гиттель (до вчерашнего дня я отчего-то была уверена, что это мужчина, и только описание мужа и детей как-то прояснило обстановку).
Она прислала мне письмо. Прислала давно, несколько месяцев назад. Я попыталась его перевести, не могу сказать, что удачно, но хоть как-то. Текст тяжелый, и по смыслу, и по стилю. Терминология плохо переводится. Может, есть более общеупотребимые понятия?
Как поется в песне, начнем с самого начала, это хороший способ познакомиться со мной, если мы еще не встречались.
По крайней мере один из моих сыновей назвал бы меня "ископаемым", но я хочу представиться иначе: я - одна из самых молодых оставшихся в живых жертв Холокоста.
Я стою перед Вами – некто, кто скоро будет одним из последних оставшихся в живых, кто может рассказать эту историю. Я - тот, кого называют "выживший ребенок".
Я родилась 5 ноября 1942 года в Берлине, в Германии. Когда мне было 3 месяца, мои родители были отправлены в Освенцим и убиты. Моя бабушка и я попали в лагерь Theresienstadt (также известный как Терезин), когда мне было полтора года, и мы были там, пока мне не исполнилось 3 года. Моя бабушка рассказывала мне, что однажды ей сказали раздеться и раздеть меня, и нас послали в "душ". Она ждала, когда пустят газ, но в последнюю минуту они передумали и выпустили нас. Из 15 000 детей, прошедших через Терезин, я – одна из менее 100 выживших.
Я не рассматривала себя в таком ракурсе – "выживших", пока не попала на Всемирную конференцию выживших в Холокосте, которая проходила в Израиле в 1981 году. Мой старший сын Джозеф был тогда в Израиле по учебно-рабочей программе, и прервал занятия, чтобы побыть со мной вместе на конференции. Мы тогда поехали в киббуц, основанный "выходцами" из Терезина. Там я встретила двух других "детей", с которыми была в лагере. Мы очень быстро подружились. Я заметила позже, что так происходит каждый раз, когда я встречаю другого "выжившего ребенка". Все мы, кто пережил это, легко сближаемся, но те, кто вышел из Терезина - особенно. Теперь, когда есть электронная почта, так легко общаться, находясь в разных уголках мира...
Так или иначе, я попала в комнату со стойками, заполненными документами. Там мое имя нашли в списках узников и дали мне распечатку, где было написано, сколько людей попало в Терезин, и сколько из них выжили. В этот момент я поняла, что это когда-то случилось именно со мной, и это поразило меня. Я – выжила, одна из немногих.
С тех пор моя жизнь сильно изменилась. Мне много раз говорили, что мне повезло, ведь я была слишком мала, чтобы запомнить происшедшее тогда. Но, уверяю вас, это не значит, что меня не затронули те события – и коснулись они самых разных аспектов моей жизни. Поскольку у меня нет воспоминаний, которыми я могу поделиться, я хотела бы рассказать о некоторых обстоятельствах, с которыми я столкнулась - так, чтобы вы могли влезть в мою шкуру и прикинуть их на себя.
После нашей помолвки я испытала на себе влияние предрассудков во всей их красе. Мой муж Вернон был усыновленным ребенком, и его мама была очень предвзятой женщиной. Ее позицию можно назвать "анти-всё", в частности, в этом списке - антисемитизм. Она сожалела, что Гитлер был недостаточно настойчив, и не убил всех евреев. Вообразите их восторг в тот момент, когда его семья узнала, что он перешел в иудаизм и женился на девушке, выжившей в Холокосте. Те 46 лет, что мы женаты, ничего не изменили в их отношении ко мне. Пару лет назад его брат прислал нам письмо: "Вы все еще живы? Все еще женаты? Если вы хотите общаться со мной, напишите." Мы с мужем написали ответное письмо, реакции на него нет по сей день.
Я ушла с работы, потому что мне все время донимали и приставали – как это – быть выжившим. Я сочла, что не в состоянии это терпеть и не обязана иметь с этими бестактными людьми дело. Однажды мы пошли с группой в Second City (комедийный театр в Чикаго – прим. перев.) Спектакль начался с небольшой пародии на алкоголиков. Мне показалось, что те, у кого есть проблемы с алкоголизмом в семье, не нашел бы это забавным. Вообразите мой шок, когда следующей сценкой был ряд пародий на Гитлера. Я была в шоке и не могу теперь рассказать вам подробно, что там показывали, но я точно помню, что одна из пародий изображала Гитлера, делающего покупки в Marshall Fields. Я написала создателям скетча письмо о том, что нет ничего забавного в убийстве приблизительно 6 миллионов человек. Конечно, ответа я не получила. Anti Defamation League тоже не ответила. Было бы хорошо, если бы больше народу реагировало на такие, с позволения сказать, развлекательные мероприятия. В последнее время я испытываю ужасную боль, когда мне попадаются некрологи, и я вижу, что умер кто-то такого же возраста, как мои родители. Я повторяю себе: у меня могли быть родители все эти годы.
В результате описанных событий, нормальная семья не была частью моей жизни. Несколько лет назад один человек изучал документы в Яд Вашем и нашел там мое имя и обнаружил, что я ничего не знаю о своем отце. Он написал мне из Бельгии и спросил, хотела ли бы я получить информацию о нем. Он прислал мне электронной почтой генеалогическое дерево и некоторые картинки, относящиеся ко 1700-ым годам. Вы можете себе представить, как я была потрясена? На прошлой неделе, я получила письмо электронной почту в ответ на одну мою попытку узнать побольше о моих родителях, которые были в Освенциме. Я знала дату смерти моего отца, но матери – не знала, и я до сих пор не знаю, как они умерли, так что эта история еще не закончена. На следующий день я получила некоторую информацию о своем отце, транспортном номере (я не знаю, что это – прим. перев.), его номере заключенного, а также о том, куда его послали. Также стало известно, что он был упомянут в больничной книге лагеря и в документации рентгеновской станции, которая была в тюремной больнице. О моей матери информации так и не нашлось. Мне дали другой адрес электронной почты, чтобы я могла искать дальше. Получить эту информацию через 65 лет настолько удивительно...
Последствия тех событий бьют и по моим сыновьям. Когда серия фильмов Холокосте транслировалась по телевидению, моему сыну Даниэлю рассказали шутку, заканчивающуюся так: "Все, в чем Вы нуждаетесь, это пепельница для 6 миллионов евреев". Как вы ответили бы - как человек, еврей, уже не говоря об выжившем узнике концлагеря? Мой средний сын Даниэль очень расстраивался каждый год, когда в религиозной школе, которую он посещал, был день бабушки и дедушки. У него не было бабушки и дедушки.
Мне казалось, что мои сыновья были нормальны, потому что у нас не было никаких разговоров о том, что я сделала что-то неправильно как мать. Но, когда затрагивалась тема Катастрофы, они пытались защитить меня. Моему самому старшему сыну, когда он учился в школе, несколько раз писали какие-то странные записки, я по сей день не знаю, что там было написано. Их становилось больше и больше, и наконец он показал их своему отцу, а затем – администрации школы, и тогда детей, которые их писали, наказали (in-school suspension - целый день в библиотеке, без выхода на перемену).
Сейчас я ощущаю последствия детства без родителей, которые затрагивают меня уже в качестве бабушки. Недавно мой самый младший сын Стефен сказал, что он думал, что так, как у них, было у всех – но мои сыновья не понимают, что у меня не было никакой возможности узнать, как нужно вести себя в семье. У меня не было такого детства, из которого можно было перенять многие привычки. Стефен и его жена читают девочкам, играют с ними в какие-то игры и делают многое другое, что со мной никто не делал. Меня не учили готовить, сортировать одежду, я не имела представления о многих других повседневных вещах. Сортировать одежду учил меня мой муж. Теперь у меня свое представление о том, как это делать, не такое, как у него, а такое, как у его кузена.
Можете ли вы себе представить, что первый торт ко дню рождения, который мне испекли, был сделан моими внучками?
Недавно я присоединилась к нашему религиозному сообществу. Несколько лет назад, во время праздника Симхат Тора, я коснулась Торы впервые. Это была Тора Холокоста, которая используется во всех наших субботних богослужениях. Раввин Хен показал мне шлифовочные клейма и татуировку. Он объяснил мне, что нацисты пронумеровали свитки Торы, которые должны были быть уничтожены. Наш свиток был чудом сохранен в Германии, и пережил то же самое, что я пережила в Терезине. Я считаю этот свиток моим и стараюсь коснуться его каждый раз, когда я прихожу в синагогу. В последний Йом-Киппур, раввин Хен произнес очень вдохновенную проповедь, и в ней было много воспоминаний, особенно о его матери. Я видела у многих людей слезы на глазах, а мои слезы были оттого, что у меня нет таких воспоминаний.
В классах бар мицвы (я полагаю, что это класс в религиозной школе, где возраст детей – 13 лет. – прим. перев.) я говорю детям, что нужно ценить свою семью, она есть не у всех. Однажды я делала покупки в продуктовом магазине и встретила знакомую женщину, которая принялась жаловаться, что уже ходила по магазинам сегодня, но пришлось сделать это снова, чтобы помочь матери, хотя сама она ненавидит ходить по магазинам даже для себя. Я посмотрела на нее и сказала ей, что ей повезло, у нее есть мать. Потом я рассказала об этом случае в нашем сообществе, и одна женщина, с которой мы много общались, сказала, что эта история прямо про нее. После моей речи она пошла со своей матерью в магазин, и они провели там 5 часов, и она не ныла и не жаловалась, как прежде, ее мать очень удивилась и не могла понять, что с ней произошло. Мне было нелегко говорить об этом, но если это изменило что-то хотя бы в одном человеке – оно того стоило.
Я чувствую, что должна была рассказать свою историю. У меня осталось не так уж много времени, чтобы сделать это. Наши дети должны знать о Холокосте. Раввин Хен оказал мне честь говорить с классами бар мицвы каждый год в День Катастрофы. Однажды я рассказала им, что кто-то нарисовал на нашей подержанной машине, стоявшей на участке возле дома, несмываемую свастику, и была очень удивлена, когда одна девочка спросила, как выглядит свастика. Я была на встречах памяти в Вашингтоне, округ Колумбия, Филадельфии, Ланкастере, в Калифорнии, на специальной конференции в Нью Йорке, в Статуе Свободы, где выжившие благодарили Америку за то, что она дала нам новый шанс. В прошлом году в Детройте я посетила встречу тех выживших, кто во времена Холокоста были детьми. Я говорю с вами сегодня, потому что кроме того, что говорят по телевидению и показывают в кинофильмах, есть вещи, которые вы никогда не узнаете, если я не расскажу вам. Когда я собиралась пойти на всемирное собрание выживших, проходившее лишь однажды за всю историю, мой муж Вернон боялся, что найдется кто-то, кто захочет убить, добить участников встречи. Наши трое сыновей были маленькими, и мы решили, что у них должен быть по крайней мере один родитель, и он остался дома с ними. Я не боюсь умереть, я религиозный человек, но, как любой родитель, считаю себя ответственной за своих сыновей и теперь еще за пятерых моих драгоценных внучек. Я сделала много снимков в Израиле: солдаты на крышах, охраняющие нас во время церемонии открытия. Когда мы приехали в Израиль через несколько лет на собрание "выживших детей", везде за нашими автобусами следовали армейские вертолеты. Мы чувствовали себя защищенными там.
Раньше, когда мы ездили на подобные встречи в Америке, о каждой такой встрече было сообщение в газете, и встречи освещались журналистами. Как изменился мир! В августе 2005 года мы поехали в Детройт, и нас постоянно предупреждали – не рассказывать никому, куда мы едем. Почему? Мы были в миле от самого большого в стране места компактного проживания мусульман, и наша встреча была небезопасной. В 2006 году Мировой Еврейский Конгресс должен был одобрить место сбора. Знаете, как они выбирали гостиницу, в которой мы должны были встретиться? У здания должна была быть только одна дверь, чтобы войти. Никаких боковых дверей, никаких черных ходов. Так им удобнее охранять нас. В лифте молодая женщина спросила меня, что мы здесь делаем, для чего собрались – я ответила ей: "я не могу сказать вам из соображений безопасности". Позже я пересказала наш разговор одной из членов комитета, и она сказала мне, что я дала правильный ответ. Следующий случай был в Рош Ашана, рядом со мной сидел приятный молодой человек, который гордо сказал мне, что он - мусульманин, и сегодня - первый день Рамадана. Должна сказать Вам, я не знала, как реагировать, но на всякий случай я решила известить нашу службу безопасности. Скотт, ее руководитель, только усмехнулся и сказал, что все под контролем. Все закончилось хорошо, но после нескольких недель заверений, что ситуация опасная и мы все под угрозой, я уже не знала, что и думать.
Еще я хочу рассказать вам несколько вещей, которые я не знала бы, не окажись в положении "выжившего". В Израиле Менахем Бегин говорил с нами на заключительной церемонии. В то время, как он говорил, стоял ужасный шум, и я подумала, что его речь не нравится слушателям, но потом оказалось, что это было время молитвы, и прихожан вызывали на нее. В Вашингтоне с нами встречался Рональд Рейган. Я много раз слышала выступления Эли Визеля, и теперь я знаю, что он был председателем Американского мемориального совета по холокосту. У меня есть также портрет с мэром Чикаго Дэйли (я так понимаю, портрет ее руки. – прим. перев.). Профессор от университета Индианы получил 2 престижных гранта, чтобы изучать "выживших". Он взял интервью у нескольких из нас в Америке, потом отправился в Париж на полгода, чтобы продолжить этот проект. Из 37 человек, описанных в его книге, я - один из людей, которых он решил показать. В картинной галерее в Чикаго была выставка картин, и специальный актер смотрел на мою картину и читал мою историю. Мне очень хотелось спросить его, понравилась ли ему книга, и что он вообще думает обо всем этом. Вы, конечно, не знаете, но я очень застенчива, поэтому так и не спросила...
В прошлом году я была на открытии нового музея Холокоста. Я обнималась со своим сенатором, и могла пообщаться с губернатором, но не решилась, потому что другим было что рассказать ему – больше, чем мне, ведь я не помню самые страшные годы, я была слишком мала тогда. Один из моих "терезинских" друзей пригласил меня присоединиться к сбору средств на музей Холокоста в Вашингтоне. Мы обедали с Опрой (Опра Уинфри - прим.
koalena) вместе с тремя тысячами ее самых близких друзей. В прошлом году Курт пригласил меня снова, и мы слушали выступление Эли Визеля. Когда ему сказали, что фонд был открыт в память о его любимой сестре, о которой он только что говорил, мы видели слезы на его глазах.Я была слишком взволнована и напряжена после этого, несколько лет я не была на сборах такого рода, и ощущала, что мое отношение к ним изменилось. В лобби гостиницы я смотрела на людей и думала: все они выжили, несмотря на ужас Холокоста. Я заметила, что мы всегда, на каждом сборе, собираемся в лобби, чтобы увидеться со старыми друзьями и познакомиться с новыми участниками. Теперь, с помощью Интернета, мы поддерживаем связь постоянно. На одном из обедов мой муж Верн познакомился со Стефаном, и в процессе беседы выяснилось, что он – тоже ребенок Терезина. Мы стали обедать и ходить на семинары вместе. Мое сердце болит за этого убитого горем человека, он похоронил любимую дочь, когда она училась в колледже. Моя жизнь не была нормальна, но все-таки я прожила ее по-другому. Мне удобно в моей "шкуре".
Последнее большое событие в моей жизни – мать и сын, прилетевшие из Нью Йорка, чтобы сделать документальный фильм о Второй мировой войне, и я должна много участвовать в съемках. Я надеюсь, что выполню то, что от меня ожидают. Поваренная книга выживших в катастрофе вышла недавно, и там есть моя история, и мои рецепты. Эта книга – благотворительное издание, доход от нее получают еврейские организации. Недавно, в день Памяти, автор книги рассказал мою историю и представил меня, и впервые в жизни у меня попросили автограф. В ноябре я буду Вашингтоне, округ Колумбия, на презентации этой книги. Это моя жизнь. Разнообразная, но интересная.
Я надеюсь, что это письмо поможет вам по-другому посмотреть на нас, "выживших", и даст возможность больше ценить свою семью. Не у всех она есть.